Рассказывая историю военной операции, В.А. Потто подчеркивает героизм поведения обоих русских генералов, лично возглавивших атаку на мятежников, приводит их патриотические призывы к изнуренным солдатам, и описывает их вклад в операцию, окончательно «рассеявшую толпы мятежников». При этом, образы генералов имперской идеологией явно идеализировались: в описании Потто, генерал Д.Т. Лисаневич в первых рядах атакующих войск скачет с казачьим копьем наперевес, а его опережает генерал Греков, который не дождавшись, пока отворятся ворота укрепления на коне перемахивает через вал «приветствуемый восторженным “ура” всего гарнизона»; изможденные почти недельной осадой солдаты тут же забывают о своих невзгодах и «бодро выступают из ворот», организуя контратаку. Русским «отцам-командирам» противопоставлялся образ трусливых лидеров повстанцев, которые «спасая свои головы одними из первых покинули поле сражения. Паника охватила весь край, и жители с трепетом ожидали теперь суда и наказания», - подводит итог экспедиции имперский идеолог[3].

Вместе с тем, обстоятельства гибели Грекова и Лисаневича, свидетельствовали о явном просчете военных в организации их отношений с побежденными. Начальник Кавказской области «хотел показать пример строгости и прежде всего потребовал выдачи виновных», когда чеченские старейшины были собраны в Герзель-Ауле. Боясь наказания, один из них – мулла Учар-Ходжа при попытке его разоружить, выхватил кинжал и кинулся на попрекавших горцев русских командующих. Греков был убит на месте, а Лисаневичу нападавший нанес смертельную рану. «Прочие кумыки бросились бежать. Солдаты поспешно заперли ворота, и началось истребление всех, кто был в укреплении. Многие кумыки, видя беду, схватили из сошек солдатские ружья, другие защищались кинжалами, убили 4-х солдат, 19 ранили, однако же и сами полегли на месте», - комментирует событие В.А. Потто. Вместо успокоения мятежа, конфликт в Герзель-Ауле его еще больше подогрел, однако фоновая история памятников делала акцент не на этом и даже не на явных ошибках генералов, которые были настолько уверенны в своей силе, что даже не позаботились о разоружении горской делегации, а на героической гибели русских «отцов-командиров» на своем посту.

Раненый Лисаневич был перевезен в Георгиевск, где медикам так и не удалось его спасти, и генерал был погребен на городском кладбище – в самой середине старого погоста. Памятник на его могиле представлял собой приподнятый четырехгранный постамент, на котором была установлена высокая, более сажени в высоту, колонна из серого камня. По своей форме монумент напоминал то ли церковный колокол, то ли дуло мортиры. На западной стороне постамента на табличке из белого мрамора помещалась памятная надпись: «Здесь погребено тело Димитрия Тихоновича Лисаневича, скончавшегося 1825 года июля 22-го от раны, нанесенною 16-го июля в Старом юрте от муллы, и погребенного 25-го июля на сорок восьмом году от рождения»[4]. Судя по заброшенному виду этого памятника на фотографии, одиноко стоявшего посреди голой степи, в которую после перевода губернского управления в Ставрополь, стало превращаться георгиевское войсковое кладбище, памятник Д.Т. Лисаневичу в глазах жителей Кавказской губернии так и не приобрел общественного значения и оставался лишь одним из многочисленных частных захоронений. Сам же генерал, пробыв в должности начальника Кавказской области всего несколько месяцев – с марта по июль 1825 г. сделал для области так мало, что даже не вошел в официальный список начальников и губернаторов Ставрополья[5].

 

Литература:

1.     Потто В.А. Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. - Тифлис, 1909. Т. II, с. 179.

2.     Там же, с. 183.

3.     Там же, с. 183.

4.     Там же, с. 188.

5.     Главноначальствующие на Кавказе// Энциклопедический словарь Ставропольского края/под ред. А.Л. Черногорова, В.А. Шаповалова. – Ставрополь, 2006. - с. 451-452.