Следует отметить, что, внося дополнения и исправления в памятник, администрация вскоре вообще скрыла саму землянку из виду: массивные каменные колонны были соединены между собой ажурными чугунными решетками, по сторонам от входов под навес были установлены четыре старинные пушки, отлитые в 1715 г. Чертеж мемориала в разрезе показывает, еще более пышные детали, которые планировалось привнести в комплекс: капители колонн в форме восточных лотосов и декоративные башенки на углах навеса[6]. Весь же изображенный мемориал просто потрясает своим контрастом между неказистостью землянки и грандиозностью сооруженного вокруг нее комплекса, причем, если на фотографиях конца XIX в. под навесом еще можно хоть что-то разглядеть, то конструкция начала ХХ века затмила собой вообще все. Фотографии[7] показывают, что вокруг мемориала разросся сад, а перед входом была поставлена будка для почетного караула. Недалеко от мемориала для солдат караула был устроен колодец с водой. При этом, даже отдельные детали мемориала выглядели более солидными архитектурными строениями, чем исторический объект – сама землянка.

Показательно, что при описании истории превращения в Дербенте скромной землянки в помпезный имперский мемориал, губернатор в отчете перед МВД высказал свое сомнение в том, что начальный объект вообще существовал и не является плодом фальсификации. «Нужно заметить, - пишет он, - что Березин, посетивший Дербент в 1842 г., говорит только о сохранившейся на самом берегу земляной насыпи, сделанной по велению Петра Великого, для защиты выгружаемого провианта»[8].

Сомнения, беспокоили не только губернатора. Так, в 1890 году одним из корреспондентов газеты Кавказ было проведено тщательное расследование историчности легенды. Он попытался найти первоисточник сведений о землянке Петра I. «Первое печатное известие об этом историческом памятнике находится в путеводителе по Закавказскому краю О. Константинова, помещенном в Кавказском календаре на 1851 год. … Неизвестно, откуда почерпнул свои сведения О. Константинов, но, во всяком случае, не из печатных источников, так как в них не упоминается ничего о знаменитой землянке. Сомнительно так же, чтобы оно было заимствовано из местных преданий, так как подобная легенда не могла бы ускользнуть от внимания других исследователей Дербентской старины»[9]. Автор так же, как и губернатор в официальном отчете ссылается на авторитет профессора И. Березина, который, будучи в Дербенте в 1842 г. и подробно описавший его в своем «Путешествии по Дагестану и Закавказью» не имел никаких сведений о петровской землянке, хотя тщательно искал следы пребывания в Дербенте великого государя. …» Автор так же ссылается на Валериана Зубова, который сознательно связывал свое пребывание в Дербенте с памятью о Петре: «можно думать, что петровская землянка не была бы забыта при этом случае, если бы только дербентцы знали о ее существовании»[10].

За прояснениями деталей пребывания Петра I в Дербенте корреспондент обратился к письменным источникам – запискам участников похода (английского врача Д. Бэля и бывшего молдавского господаря Дмитрия Кантемира), которые так же ничего не говорили о землянке, хотя буквально по часам описывали пребывание Петра I в городе. Более того, современники похода отмечали прямо обратное, - что «Наиб Дербента предложил помещение в своем доме, но Петр отказался и к вечеру уехал обратно в лагерь. …Ни один из них ни говорит ни слова о том, чтобы Петр жил в приморской части города; напротив, они свидетельствуют, что царская ставка находилась при главных силах действующей армии. Стоянка под Дербентом продолжалась всего одну неделю, да на обратном пути – два дня. При таких условиях невозможно даже представить себе причины, которые могли бы заставить Государя избрать для жилья темную и тесную землянку, когда в 1 ½ верстах от города была расположена его армия, среди которой находилась императрица»[11]. В конце статьи автор делает вывод, что легенда о землянке «лишена твердой исторической почвы» и родилась уже в XIX в. - скорее всего, где-то между 1842-1850 гг. Для современного же исследователя имперской идеологии вся история создания мемориала из скромной землянки служит яркой иллюстрацией того, как на практике в сознании строителей мемориала происходил «сплав почитания памяти с насущными идеологическими потребностями». Историчность объекта мемориализации, в данном случае, отступала на второй план перед красотой той «фоновой истории», которую должен был транслировать мемориал. Образы же, связанные с пребыванием Петра I в Дагестане, приводившиеся В.А. Потто звучали очень красиво:

«22 июля 1722 года Петр вступил на берег первым и, поднявшись на высокий песчаный холм, внимательным оком окинул еще незнакомые ему окрестности. С одной стороны перед его глазами колыхалось древнее Хвалынское море, с другой – широко раскинулась необозримая прибрежная степь, которая на юге резко замыкалась цепью скалистых гор Дагестана. У низкого берега, под самыми ногами царя тихо качаясь на волнах, стояла утлая татарская ладья с высокой мачтой, а дальше при входе в Аграханский залив, на едва колыхавшейся поверхности моря, сновали суда русской эскадры с развевающимися над ней флагами. Это были эмблемы прошлого ничтожества и будущего цветущего состояния края»[12]. Образ, созданный В.А. Потто не имеет письменных подтверждений в свидетельствах современников, но идея величия, обретенного краем с приходом в него русских войск оказалась просто идеальной для фоновой истории памятников, посвященных Петру I.

 

Литература:

1.     Потто В.А. Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. Тифлис, 1906. -  Т. I. – с. 4.

2.     РГИА ф.1284, оп. 188, д.122, л. 3 об. – 4.

3.     Потто В.А. Указ. Соч. Т. I. -  С. 5.

4.     Там же, с. 6.

5.     РГИА ф.1284, оп. 188, д.122, л. 3 об. – 4.

6.     РГИА, ф. 1293, оп. 169, д. 326, л. 1.

7.     РГИА, ф. 1293, оп. 169, д. 325, л. 1.

8.     РГИА ф.1284, оп. 188, д.122, л. 3 об. – 4.

9.     Кавказ 1890 № 52, с. 3.

10. Кавказ 1890 № 52, с. 3.

11. Кавказ 1890 № 52, с. 3.

12. Потто. Указ. Соч.– с. 1-2.