Погибший в Герзель-Ауле Н.В. Греков был перевезен в крепость Грозную, где был погребен не на общем кладбище, а «на виду у всех, на крепостной площадке, где ныне, заботами города устроен городской общественный сад. Могила Грекова находится теперь в самом центре его, между старой часовней, на месте бывшей полковой церкви Куринского полка и круглой площадкой…Сам памятник, имеющий вид небольшой четырехгранной колонны, с остроконечным верхом, сложен из жженного кирпича, снаружи облицован цементом, выбелен и обнесен решеткой»[1]. В отличие от заброшенного памятника Лисаневичу в Георгиевске, этот монумент в Грозной был уже не частным надмогильным памятником. Н.В. Греков не имел семьи и детей, однако, как популярный начальник Левого фланга Линии, пользовался авторитетом в Кавказских войсках и частях Грозненского гарнизона, которые решили похоронить генерала неподалеку от своей главной полковой церкви. Об общественной значимости, которую в русской общине города приобрел памятник после завершения Кавказской войны, сообщает в своем отчете атаман Терской области, отмечая, что памятник, сооруженный родственниками убитого «поддерживается городом»[2].
Грозная. Памятник полковнику Грекову.
Для фиксации фоновой истории, связанной со смертью генерала, на нем была укреплена табличка: «Погребено тело Максима Ивановича Грекова 1-го, убитого изменнически 16-го Июля 1825 года на 40 году жизни в укреплении Герзель-Аульском»[3]. О том, что эта надпись была сделана на памятнике не современниками, а потомками бывших солдат Куринского полка, составивших на рубеже XIX – XX вв. значительную часть русской общины Грозного, свидетельствует ошибка в имени Грекова, на которую указывает в своем труде В.А. Потто. «К тому же не обозначено ни чина, ни звания, чего, по нашему мнению, при том высоком служебном положении, которое занимал Греков, быть не могло»[4], - добавляет он.
Для большего эффекта имперскому идеологу так же хотелось заменить краткую надпись на более пространный рассказ о подвигах и обстоятельствах гибели русского генерала. «Могила Грекова на людном месте, на глазах играющих детей, может и должна иметь для них громадное воспитательное значение, - писал он. - Теперь резвящиеся дети видят перед собой только безмолвный гранит, ничего не говорящий ни их уму, ни сердцу, ни воображению. А сделайте надпись, расскажите в коротких словах, о том, кто покоится под этим камнем, - и вы увидите, что надпись сначала привлечет к себе простое любопытство, а потом незаметно, но неизгладимо врежется в… память. А вместе с именем они усвоят себе и благородную деятельность, и самый характер, и дух совершенных им подвигов, заставляющих видеть в них образцы, достойные подражания»[5]. Коммеморация Н.В. Грекова, таким образом, из сферы сохранения памяти о человеке, переходила в область дидактики – наставлений ныне живущим. Однако, реальность многонационального города требовала не столько напоминаний его жителям о Кавказской войне, сколько сглаживания межэтнических трений. О том же, какими глазами чеченская община смотрела на монумент, напоминающий и о мятеже 1825 г., и о поведении как представителей русского командования, так и одного из старейшин, спровоцировавших новый конфликт, и о последующем избиении заложников в Герзель-Ауле, имперский идеолог не задумывался. Неудивительно, что табличка даже с той краткой надписью, о которой сообщает в своем отчете атаман Терской области, к 1909 г. – ко времени написания работы В.А. Потто – была уже снята с памятника[6].
Литература:
1. Потто В.А. Памятники времен утверждения русского владычества на Кавказе. Тифлис, 1909. Т. II, с. 189.
2. РГИА, ф. 1284, Оп.188, д. 397, л. 3.
3. РГИА, ф. 1284, Оп.188, д. 397, л. 3.
4. Потто, Указ. соч. - с. 189.
5. Там же, с. 190.
6. Там же, с. 189.