Феликс Антонович Круковский родился в 1804 г. в Гродненской губернии и в 1821 г., в возрасте 17 лет, вступил в службу в Лейб-гвардии Подольский кирасирский полк. В разных должностях, не гоняясь за наградами и чинами, он прошел долгую службу в российской армии. На Кавказскую линию Ф.А. Круковский был переведен из Рижского драгунского полка в 1839 г. и был назначен командиром Горского казачьего, а затем Хоперского полков. Здесь «для него началась эпоха беспрерывных походов»[1]: Ф.А. Круковский участвовал в военных экспедициях против горцев, воюя в основном на территории Чечни. Он охранял от набегов верхнее течение Терека и Кабарду, в 1843 г. отбивал нападение на станицу Бекешевскую и «тем самым спас Пятигорск» от разорения, В 1845 г. по личному распоряжению М.С. Воронцова он был назначен командиром Нижегородского драгунского полка и вместе с ним действовал в Гойтинских и Гехинских лесах, на берегу р. Мартана, под Гергебилем и Салтами. Военные заслуги Круковского были отмечены георгиевским крестом 4-й степени, а его заботы по устройству Нижегородского полка в новой штаб-квартире в Чир-Юрте принесли Круковскому репутацию отличного администратора и хозяина[2].

В 1848 г. Круковский в чине генерал-майора был назначен наказным атаманом Кавказского линейного казачьего войска. Своей военной и административной деятельностью новый наказной атаман снискал к себе любовь и уважение со стороны простых казаков. По внешнему виду он был настоящим кавалеристом: высокий, стройный с длинными усами. По отзывам современников, новый атаман был настоящим «военным рыцарем», для которого не существовало опасностей. Казаки рассказывали, что их атаман всегда держал наготове оседланного коня и первым являлся на место прорыва горцев. В бою он всегда был спокоен и не терял присутствия духа[3].

Казаки ценили своего атамана не только за его военные качества, но и за организаторские умения – «он создавал благополучие казаков “из ничего”, одной силой своей непреклонной энергии, безукоризненной честности и сердечной заботливости. Он устраивал Линию не только как военный оплот, обеспечивавший спокойствие русских владений на Кавказе, но и как главную культурную артерию этих владений, по которой в новый и дикий край должна была из центра России втекать мирная промышленность»[4]. Казаки вспоминали, что «когда Круковский не был в походах, то все время он занимался мирными делами войска: осматривал станицы, казачье хозяйство, строевых казаков и вникал во все подробности казачьей жизни, объезжая войско. … Народ со свойственной ему чуткостью, ценил своего любимого атамана»[5].

Екатериноградская. Памятник Ф.А. Круковскому.

В жизни Круковский был очень замкнутым человеком, не терпел торжественных встреч, был прост в обращении с подчиненными, воздержан в пище и питье. Он часто помогал нуждающимся казакам, тратя на них собственные средства. Своими честными поступками и безукоризненным поведением он завоевал огромный авторитет и среди подчиненных, и в руководстве Кавказской армией. Ф.А. Щербина приводит факт, что при посещении Кавказа в 1850 г. будущий император Александр II «не отпускал от себя Круковского, а уезжая, снял с себя шашку и подарил на память казачьему атаману»[6]. Этот сюжет потом заслужил особое внимание со стороны В.А. Потто, который долго разыскивал шашку Круковского, отданную им цесаревичу взамен, чтобы сделать ее экспонатом своего Военно-исторического музея.

В январе 1852 г. Круковский с казаками выступил в экспедицию к верховьям реки Гойты. 18 января при уничтожении горских аулов близь укрепления Урус-Мартан, атаман попал в засаду и погиб. Современники рассказывали, что «выбив чеченцев из завалов, казаки ворвались в аул и рассыпались по саклям. Опасаясь, что при этих условиях казаки будут перебиты поодиночке, Круковский сопровождаемый всего лишь 20 казаками… подскакал к аулу и, остановившись возле мечети, приказал трубить сбор. В это время из окна мечети грянул залп, которым Круковский был смертельно ранен, а затем, из ближайшего оврага выскочили горцы и в шашки бросились на растерявшийся конвой»[7]. После жаркой схватки, казаки отбили тело своего командира, но его вещи уже были разграблены. «Князю Барятинскому удалось за дорогую цену выкупить впоследствии георгиевский крест и орден Св. Станислава, принадлежавшие Круковскому, но его шашку и кинжал Шамиль не соглашался уступить ни за какие деньги»[8].

Ф.А. Круковский не имел семьи, но он остался в памяти своих сослуживцев. «О подвигах Круковского и его трагической смерти остались воспоминания в народных песнях. Казачье население пело эти песни, а бедняки, слушая их, живо чувствовали тяжелую утрату. По свидетельству одной из этих песен, генерал, отправляясь в чеченский отряд, роздал все свое имущество в предчувствии смерти»[9].

Круковского так же высоко ценили и власти. «Если бы выбрать из войска тысячу лучших людей, писал М.С. Воронцов, - и у каждого из этих людей взять его лучшие достоинства и качества, то и тогда, сумма их не превысила бы тех качеств, которыми обладал покойный атаман, совершенно незаменимый для нашего Кавказского казачества»[10].

Образ генерала, таким образом, приобретал эпические черты. «Согласно последней воле Круковского, выраженной в его завещании, труп его перевезли в станицу Екатериноградскую, где и похоронили в церковной ограде, среди дорогих его сердцу казаков Горского полка.»[11].

На могиле Круковского был возведен скромный памятник, выполненный в стиле частных захоронений своего времени. На квадратном основании был помещен камень с полукруглым верхом, напоминающий видом конструкцию католической часовни. Сходство с ней усиливали четыре колонны, помещенные по бокам монумента, «поддерживающие» купол стилизованной часовни. Наверху памятника помещался металлический крест. Монумент не содержал в себе никаких следов военной атрибутики, подчеркивая своим видом лишь скромность частной жизни того, кто под ним покоился. Он не слишком выделялся из среды других частных захоронений и, расположенный в тихой, ничем не примечательной станице, не мог иметь сильного общественного воздействия. Даже казаки Горского полка вспоминали больше не памятник Ф.А. Круковскому, а тот факт, что атаман перед смертью якобы завещал полку свою знаменитую белую лошадь и просил поить и кормить бывшего боевого друга до тех пор, пока он не умрет от старости. Казаки, по легенде, выполнили завещание и лошадь атамана намного пережила своего хозяина – дожила до 40-летнего возраста[12]. Этот рассказ воздействовал на воображение казака гораздо сильнее, чем скромный памятник, стоящий на церковном кладбище.

Кроме того, расположенная на территории проживания преимущественно русского населения, станица Екатериноградская, как и другие станицы бывших «линейцев» спокойного правобережья Терека, до времен Гражданской войны не испытывала особых этнотерриториальных конфликтов, как это происходило в глубине этнических регионов Терской области - вокруг станиц Сунженского отдела. В связи с этим, в отличие от памятника Слепцову, мемориал на могиле Круковского не мог выполнять и роли этнополитического маркера – подчеркивать официальную идею казачьей гегемонии в предгорьях Кавказа. Не удивительно, что, сохранившийся в памяти казаков памятник Ф.А. Круковскому в Екатериноградской станице, не нашел себе места на страницах отчета Атамана Терской области перед МВД, по иронии судьбы, составленного как раз в пятидесятилетнюю годовщину гибели генерал[13].

Литература:

1. Генерал-майор Ф.А. Круковский // Терский сборник. - Т. 5. – Владикавказ, 1903. С. 260.

2. Военная энциклопедия, Т. 14, с. 321

3. Щербина. История Т.II, с. 428

4. Генерал-майор Ф.А. Круковский // Терский сборник. - Т. 5. – Владикавказ, 1903. С. 264.

5. Щербина. История Т.II, с. 429.

6. Щербина. История Т.II, с. 428

7. Военная энциклопедия, Т. 16, с. 322.

8. Военная энциклопедия, Т. 16, с. 322.

9. Щербина, с. 429.

10. Военная энциклопедия, с. 322.

11. Генерал-майор Ф.А. Круковский // Терский сборник. - Т. 5. – Владикавказ, 1903. С. 267.

12. Там же. – С. 267

13. РГИА, ф. 1284, Оп.188, д. 397, Л. 3 об.

Российские историко-культурные памятники XIX- начала ХХ вв. на Северном Кавказе

Екатериноградская. Памятник Ф.А. Круковскому.